Что ждет российское кино? «Кризис — это возможность подняться на новый уровень», считает Никита Ефремов
Вы не так часто играете отрицательных персонажей – мне вспоминается только «Хороший человек» и Митька из «Тихого Дона». Как вообще актер выстраивает подобный образ? Наверняка это весьма специфические усилия.
Честно говоря, у меня внутри нет такого разделения. Мое убеждение по жизни, что изначально плохих людей нет. Моя задача — найти точки соприкосновения моих чувств и сопереживаний с переживаниями героя. Всё не с пустого места же происходит. Многое идёт из детства. Что касается персонажа, возможно, папа агрессивно себя вел по отношению к маме. Возможно, у него спрессованное чувство злости, которое он не умеет проживать. Один театральный педагог говорил мне: агрессия — это такая открытая мольба о любви. Если я увлекаюсь историей, то могу отнести сценарий своим друзьям-психологам. Все они понимают, что такое домашнее насилие, какие у него есть стадии и как из этого выходят.
В «Сёстрах», например, интересно, в начале все говорят, что мой герой такой милый, хороший, а потом что-то пошло не так. Он действительно воспроизводит эту схему, когда мы видим его уже не милым и добрым, а вот таким, какой он есть. И какие-то схемы будто передаются по наследству — как в сцене, где он учит сына завязывать шнурки. Я сам лет 5 как увлекаюсь психологией, и мне важно найти эти точки соприкосновения, понять, что будет с пусковым крючком в той или иной ситуации. И уже после того, как я всю эту работу проделал, отпустить и дать этому чувству возникнуть. С позитивными персонажами, кстати, работает точно так же — всеми что-то движет, это закон драматургии.
Не остаются ли в вас какие-то элементы таких «злодейских» ролей? Как вы избавляетесь от этого груза?
В каждой профессии есть свои профессиональные деформации. Здесь все, мне кажется, в зоне личной ответственности. У меня были роли, когда я, скажем так, не снимал пальто роли, входя домой, и эта методика меня высасывала, как личность. Я, например, понимаю Дэниела Дей-Льюиса, у которого небольшое количество фильмов, и он идет таким путем. Он вживается тотально в роль, как это происходит внутри его кухни — я не знаю.
Мой дед, например, Олег Николаевич Ефремов, всего себя отдавал театру. Всегда есть то, что ты приносишь в жертву. Меня это дестабилизирует, мне нужен баланс. Как земля — она ведь не каждый год может плодоносить, есть такое понятие, как «земля отдыхает» — вот и мне очень важно это тоже делать. Где-то насыщаться, где-то расслабляться, где-то отпускать. И это приносит фантастические результаты. На съемках «Нулевого пациента» был случай — была довольно сложная сцена, я обычно перед такими сценами настраиваюсь, слушаю тело. И тело говорит мне: надо прилечь. Я ему отвечаю: в смысле, как прилечь?! Сейчас сцену играть, а я прилягу, стану вялым. А тело — не-не-не. Ложись, закрой глаза. Я послушался, каким-то образом за эти 15 минут восстановился и хорошо сыграл сцену. В чем-то наше тело гораздо мудрее, оно в гораздо большем контакте с окружающим миром, с природой, нежели наш ум.
«Сестры» поднимает не самую популярную в России тему домашнего насилия. Как вы считаете, почему об этом боятся говорить?
Я думаю, это связано с чувством стыда и боязнью обнаружить что-то такое внутри себя и в других. Такое, знаете, признание в плохом менеджменте своей собственной жизни и неумении проживать свои чувства. У казаков, например, существовали целые песни — такой мужской плач, где мужчина может прожить свои эмоции. У всех есть набор чувств, и с ними не всегда понятно, что делать. Навыки передаются обществом, либо семьей. У нас, к сожалению, с этим не очень из-за того, что в в XX веке на первое место выходило выживание, в угоду которому приносятся в жертву остальные потребности. Но они должны удовлетворяться. Срез семьи и домашнего насилия в ней — это срез всего, что происходит сейчас в обществе, и если мы не занимаемся психологической гигиеной, учетом и осознанием своих теневых сторон, то все это вываливается вот таким образом.
Почему это все не популярно? Ну, наверное, во-первых, потому что многие до сих пор занимаются выживанием, а, во-вторых, из-за того, что признавать свои ошибки кажется трудным, неправильным — «сильный» человек не ошибается. Есть такое офигенное выражение — «в привычной боли есть свое искаженное ощущение безопасности». Когда вокруг не безопасно, я ищу опору в том, что есть. Когда вокруг боль и страдания, ты опираешься на них. Так что причины происходящего всегда сокрыты глубже, в них надо разбираться. Нельзя просто посадить насильника и дальше жертва будет счастливо жить — это требует комплексной проработки, иначе это становится программой на жизнь. А у нас так не принято, у нас считается, что сильный человек не станет копаться в причинах своих поступков — он уверен, что всё делает правильно.
«Сестры» — это, по жанру, то, что сейчас принято называть пост-хоррором: глубокий, тягучий, с упором на психологию и характеры. Может ли такое кино прижиться в России и иметь коммерческий успех?
Прогнозист из меня так себе... Но раз такое кино появилось, значит, оно имеет право на существование. Я бы сам, как зритель, пошёл на такое кино: проблематика там широкая, и, учитывая количество насилия у нас в обществе, оно может очень сильно откликнуться большому количеству людей.
То есть, может сработать резонанс, который породит то, что называется «зрительским сарафаном» — сходи, посмотри, это небезынтересное кино, да?
У меня две позиции относительно кино и того, зачем оно нужно. Первая — это возможность зрителю безопасно прожить свои чувства. Кому-то они могут быть неприятны для проживания, но, в этот момент он находится в безопасном зале кинотеатра. Вторая — возможность начать диалог. И вот по этим двум позициям фильм работает. Каким будет этот диалог, я не знаю. Можно ли визжать от кайфа от таких картин? Не факт. Кому-то будет неприятно это смотреть. Но вообще реакция «зачем вы такое снимаете, у нас этого и в реальности до фига» мне скорее скажет, что мы куда-то правильно очень попали.
У меня самого в жизни так часто бывало: нет, ребята, я не хочу это смотреть, этого нет, я в домике. Однако это говорит о том, что какое-то зернышко посеяно. Поэтому, конечно, хотелось бы видеть людей на таком кино, чтобы они приходили, изучали себя, получали удовольствие, проживали свои чувства и просто наслаждались хорошо сделанной работой. Мы старались. А дальше — увидим (смеется).
Вы озвучили главного героя в пятом мультфильме «Иван Царевич и Серый волк», который выйдет 29 декабря. Может ли российская анимация в нынешней ситуации стать триггером для развития нашего кино?
Любой кризис — это возможность и заработать, и подняться на новый уровень. Возможно, на это потребуется время, но, тем не менее, то, что происходит, может повысить конкуренцию и, значит, породить большее количество профессионалов. Я считаю, что да, мой ответ на ваш вопрос положительный. Западные мультфильмы ушли из кинотеатров, и для нашей индустрии это шанс застолбить себе место. Да, возможен вариант, что «и так схавают», но хотелось бы этого избежать.
Если уж мы заговорили про анимацию — сейчас отечественные мультфильмы вышли на определенный уровень, технический и сюжетный. Может ли это как-то дальше развиваться, чтобы мы могли выходить на новые рынки и быть конкурентоспособными?
Этому можно помочь, если снять с частных инвесторов такое сильное налогообложение. Если посмотреть на западные компании, то они не государственные. Ситуация не та же, что у нас с Минкультом. И я считаю, что для развития нужно привлекать частных инвесторов и упрощать им жизнь. В других отраслях дают по программам импортозамещения землю по льготным условиям — здесь такая же ситуация. Если помогать, то будет развитие. Если все будет идти по старой схеме, когда всё пытаются контролировать, чтобы не дай бог чего не случилось, тогда мы потихонечку погибнем. А если нет, то будет шанс на развитие. Я не глубоко в теме, но мне по ощущениям кажется так.
Как дела с «Тетрисом», в котором вы сыграли Алексея Пажитнова? Особенно на почве недоверия на Западе ко всему русскому?
Кажется, всё в порядке. Недавно я занимался озвучиванием, мне бы хотелось, чтобы он вышел, чтобы люди посмотрели кино и получили удовольствие. Я видел куски, пока озвучивал, мне все очень нравится, я считаю, что это очень талантливо и круто сделано. А как будет в реальности, тут опять же, не могу прогнозировать. Это AppleTV+, флаг им в руки, осознание всех рисков и всего такого. Насколько я знаю, на текущий момент все в процессе.
В процессе работы над этим фильмом вы не испытали на себе каких-то осложнений связанных с так называемой отменой русской культуры?
Нет. Более того, мы доснимали некоторые сцены в июне, в Сербии, и ни тогда, ни после не возникало каких-либо сложностей. Есть такая книга, «Обними меня крепче» Сью Джонсон — про то, как в семейных делах что-то решать. И там описывается этот паттерн — ты в этом виноват, а ты в этом виноват, а ты, а ты... Естественно, я понимаю, что сейчас время открытой травмы, не время говорить про какие-то психологические умности и призывать людей быть мягче. Это все огромная, живая, продолжающая расти травма. Поэтому хотелось бы чтобы сначала решилось это, а дальше уже с последствиями будем разбираться в силу своих способностей.
А наблюдаете ли вы в принципе отмену русской культуры?
Я лично, поскольку остаюсь здесь, в России, лично ни с чем с таким не сталкивался. Если столкнусь, то расскажу. Но я, опять же, понимаю причины происходящего. Ну, что тут скажешь? Я привык принимать все, что происходит в моей жизни, поверьте: с момента аварии отца и до моей собственной жизни, в ней много чего было, скажем так, интересного и ураганного. Все эти ситуации учат меня только тому, что есть внешний мир, но есть и мир внутренний. Есть мир видимый, а есть невидимый. И это хорошо было бы осознавать, помнить и двигаться. Это бывает трудно, и для меня лично. Я не какой-то там просветленный, но если у меня ломается зуб, я иду к стоматологу. И здесь тоже: если у меня ломается что-то, связанное с душой, стоит пойти к профессионалам. И я понимаю, почему люди, например, идут в религию.
Буквально ещё в начале года российское кино фонтанировало новостями об успехах на Западе. Как вы думаете, сколько времени должно пройти, чтобы у нашего кино снова появился шанс на активное участие в мировой культурной повестке?
Лично меня эта ситуация учит быть внимательным к тому, что есть сейчас, ведь сейчас формируется возможное будущее. Можно просчитать самые плохие варианты, и, если они произойдут, ты будешь к ним подготовлен. Было бы недурственно сделать так. Но мы создаем себе лишние ожидания, и чем больше, тем больше могут быть разочарования. Лучшее, на мой взгляд, дело, это заниматься собой, профессией, семьей, следить за своим участком.
Что касается глобальных прогнозов, то на этот счет уже огромное количество людей высказалось. Я не знаю. Надеюсь, все это пройдёт как можно быстрее, а если нет, значит, так надо, понимаете. Безусловно, горевание — это полезно и правильно, можно и нужно и горевать, и смотреть на то, что есть сейчас и здесь. На мой взгляд, это самое ценное. Я могу встать с утра и мозг мне скажет, что все плохо, а могу и поблагодарить за то, что я живой, здоровый, родственники живы и находятся в безопасности. У меня такой взгляд в этой ситуации. Да, я юный философ, удиви себя сам (смеется).
Ладно, разобрались с будущим, разберемся с настоящим. Какие молодые имена вы бы выделили сейчас? Актёры, режиссёры, сценаристы — все, кто войдут в это будущее.
Иван Петухов, который снимал «Сестер», Петр Тодоровский, с которым мы делали «Здорового человека». Из актеров — Ира Старшенбаум, мы с ней отработали на этих двух фильмах. Женя Громова, мне очень нравится все, что она делает. Боюсь кого-то пропустить, поэтому говорю вот так сходу... Безусловно, Юра Борисов, Никита Кологривый набирает какой-то офигенный ход. Олег Чугунов, с которым мы играли в «Здоровом человеке», он получил сейчас приз в Минске за свою работу, я считаю, что она восхитительна. Полина Айнутдинова, которая уже два раза сыграла мою дочь, она молодая актриса, ей сейчас всего 9 лет. Саша Кузнецов великолепно сыграл в «Сердце Пармы». Также я уверен, что Даня Козловский и Саша Петров, сто процентов, еще удивят, потому что они не из тех, кто расслабляется. Кира Коваленко, которая сняла «Разжимая кулаки», великолепная работа. От Кантемира Балагова, вроде бы, что-то тоже надо ждать. Мне интересно было бы посмотреть «Мы» с Егором Корешковым, который всё никак не выйдет. Очень много имён.
Только в этом году году, помимо «Здорового человека», где вы снимались, вышли фильмы «Просточеловек», «Похожий человек», а у Семена Серзина, который снял «Похожего человека», до этого был «Человек из Подольска». Откуда столько «человеков» в названиях российских фильмов 2022 года?
Думаю, это указывает на то, кого надо поставить во главу уравнения (смеется). Нашему кино нужен человек — просто человек. Я в совпадения не верю. Я недавно был в «Современнике», на показе «Три тополя на Плющихе», где снимался дед, и после мне посчастливилось поучаствовать в обсуждении. Такое простое кино, если вдуматься, у него сценарий на 18 страниц. Она уехала из деревни, встретила его, они проехали, он ее подождал. А такое количество эмоций, чувств, сопереживания, идентификации вызывает у зрителя. Может быть, в этом какое-то дело – наверное, в людях?