Михаил Тройник: «Только оказавшись в реально тяжелой ситуации, ты по-настоящему сталкиваешься с собой»
Действия «F20» происходят на окраинах Петербурга, в частности на Канонерском острове (местный Южный Бронкс). Поменялось ли у тебя отношение к городу после съемок?
Ну конечно такого Питера я не видел, я никогда не был до этого на Канонерском острове и не был знаком с этой средой. Но мне кажется, что это история не только про Питер, а вообще про все российские окраины больших городов. Хотя признаюсь были, конечно, и какие-то личные истории с этим городом. Например, так оказалось, что в боксерском клубе, где мы снимали, тренируются мои старые друзья из Рыбинска. И для меня это было тоже каким-то своеобразным возвратом в юность.
А вообще, сам пейзаж: эти корабли, люди, которые ловят рыбу, Финский залив, ЗСД — что-то в этом есть особенное, и хоть это история не про город, какую-то роль в этом Питер, конечно, тоже играет.
Многие актеры говорят, что сыгранные ими роли пусть и не всегда значительно, но меняют их. Что подарила или, может быть, чему научила тебя новая роль?
Физически фильм был сложным, и в первую очередь, это почувствовал Паша Давыдов — исполнитель главной роли. У него были очень сложные сцены, много физики, где, например, надо было чтобы вены сильно вздувались. Купаний в холодной воде у нас, конечно, тоже было много, — это вообще отдельная боль многих актеров. Ну а если говорить про какие-то навыки, которые пришлось вспомнить и заново ими овладеть, то это, собственно, сам бокс.
На съемках был один смешной момент, когда мы снимали одну сцену весь день, потому что нам важно было снять ее однокадрово. По сюжету какое-то время мы должны были спарринговаться с другими боксерами, которые не были актерами. И вот я стоял в паре с молодым парнем, который был реальным тренером по боксу. А поскольку человек — не актер, ему было трудно играть, и когда я посылал ему какой-то удар, он не стесняясь, не то чтобы прям в полную силу, но отвечал мне обратно (смеется). И вот я начал вспоминать, что когда-то я занимался тайским боксом, и думал, что еще что-то умею в этом отношении. Но оказалось, что я только уворачивался и включал все свои актерские навыки, чтобы дожить вообще до встречи с актером в кадре.
Если же говорить про внутренние изменения, то для меня это был скорее какой-то диалог с тем временем, про которое я уже начал забывать: Рыбинск, начало нулевых, мой двор. Я не скажу, что я прям был какой-то оторванный пацан, но так или иначе мы жили в определенном срезе и в том времени. Так что, наверное, внутренне это было какое-то освобождение, принятие своего прошлого и переосмысление того времени.
Трагические события подталкивают главного героя на опасную дорожку. Как ты думаешь, насколько вообще человеку сложно сбиться с пути?
Возможно с какого-то периода своей жизни я перестал к этому так относиться, тяжело это или легко, я просто уверен, что для чего-то это надо. С одной стороны, это может быть очень трудно и болезненно, а с другой стороны, пройдя это ты получаешь какую-то невероятную силу и очень мощную опору внутри. И стоит ли убегать от этого — для меня вопрос. Может и фильм тоже про это отчасти. Потому что в этих ситуациях, когда у тебя нет никаких опор, ты по-настоящему встречаешься с собой и начинаешь больше понимать себя и своими пределы. Другое же дело, что это всегда дается какой-то кровью, и не так легко потом восстанавливаться после этой встречи. Но фильм, наверное, даже больше про то, как оставаться человеком, как держать слово, когда ориентиры сбиты. То есть главное даже не то как легко сбиться с пути и потом встроиться в него обратно, а как ведет себя человек, когда вокруг него все рушится.
Мы часто представляем себе, что вот я никогда не предам, я никогда не брошу, я буду стоять на своем до победного, а в жизни все происходит парадоксально. Человек сам не замечает где он предает, а где нет, где вообще эта грань. Мы все такие герои, когда размышляем о чём-то, но только оказавшись в реально тяжелой ситуации, ты по-настоящему сталкиваешься с собой. И, наверное, фильм вот про это ныряние в неизвестность и проверку себя на прочность как личности.
Ты говорил, что в начале карьеры тебя часто эксплуатировали в пацанском образе, и тут снова роль простого парня с окраин. Долго ли думал перед тем, как соглашаться?
Конечно, я все время об этом думаю. Но здесь был тот случай, когда показать пацанство не было самоцелью. Это очень человеческая история с настоящими ценностями про дружбу, предательство, испытания страхом, и про то, как в этом во всем оставаться человеком, и опять же это такое переосмысление прошлого.
А вообще ты всегда чувствуешь и от человека, и от команды, когда режиссер хочет рассказать свою историю. И это сильно цепляет, ты сразу подключаешься к процессу, когда видишь, что это не было цинично, и не было продиктовано какой-то конъюнктурой или желанием хайпануть на ностальгии или какой-то иронии. Поэтому когда я увидел в этом искренность и желание сказать что-то новое, мне уже было все равно, про пацанов это кино или нет.
Ты составляешь специальные плейлисты, чтобы настроиться на роль. Из чего он состоял, когда ты готовился к «F20»?
Это не всегда работает напрямую, что если ты играешь пацана, ты слушаешь русский рэп. И я скорее слушал какие-то песни просто из детства, юности, «Фабрику звезд», например (смеется). Вот казалось бы, как это связано, «Фабрика звезд» и наш фильм? Но направление я выбрал такое, потому что задача была в том, что мой герой, он такой полупризрачный, отстраненный от действительности, но не полностью. И мне надо было одновременно быть очень реальным и осязаемым человеком, но при этом как бы не отсюда. И я обратился к ностальгии, к этим старым образам, потому что в них есть что-то и не из нашего времени, но при этом очень реальное и ощутимое.
В одном из интервью ты сказал, что роль священника в «Чиках» для тебя была самой личной. Почему? И появилась ли ей замена?
Роль священника была одной из первых моих сильных ролей, где ты не играл какую-то голограмму, а правда проживал реальную жизнь другого человека. А без подключения личного, ты в принципе не можешь прожить не одну роль. Личной же она была для меня, потому что я такой человек, отчасти закрытый и аскетичный. А в священнослужителе это есть. Он от чего-то отрешается, держит какую-то аскезу, ограничивает себя в страстях, отношениях, деньгах. И для меня это очень важная штука: мне часто хочется побыть одному. И в тот момент жизни были события, которые это желание особенно усилили. Мне тогда нужно было какое-то переосмысление, и я взял паузу, побыл наедине с собой, ездил на Афон, поэтому думаю эта роль пришла ко мне не случайно.
Сейчас, наверное, я уже не могу выделить самую личную роль, потому что перестал думать в этом ключе. С каждым годом появляется все больше ролей, в которые ты вкладываешься очень личностно, и просто потом в какой-то момент начинаешь понимать, что это в целом часть твоей профессии.
Ты играл в «Гоголь-центре» с самого его основания. Как ты пережил закрытие театра?
«Гоголь-центр», действительно, был мне вторым домом, и мы все были как одна большая семья. Поэтому потерять все это вот так в одночасье было очень тяжело. И, наверное, первой реакцией на новость о закрытии было какое-то отрицание. То есть ты не сразу признаешь это, не хочешь в это верить и просто делаешь вид, что это неправда, и что это какая-то шутка.
Но когда ты играешь в театре 7 лет, у тебя уже вырабатывается рефлекс играть на сцене, потребность в этом, потому что это совсем другое. В кино ты не чувствуешь энергии зрителя, ты видишь только камеру и не понимаешь правильно ты играешь или нет. Да, режиссер делает тебе какие-то замечания, но для этого, в первую очередь, ты должен научиться доверять ему. В театре ты тоже ему доверяешь, но очень важную роль там играет именно зритель. Когда ты играешь на сцене, со временем, ты очень сильно ощущаешь эту связь с ним. И ты начинаешь понимать, чем отличается зритель в пятницу от зрителя в субботу. И хоть это странно звучит, но это правда так, он отличается.
И вот осознание того, что «Гоголь-центр», как явление, перестал существовать, произошло не так давно. Просто внезапно ты понимаешь, что у тебя есть какая-то внутренняя инерция, что ты ждешь этой встречи со зрителем, потому что обычно у вас есть какая-то периодичность. А тут вдруг ты понимаешь, что ее не состоится. И осознать это сразу тогда было невозможно. Поэтому оно приходит в большей степени только сейчас, вместе с тягой встретиться с родными людьми и желанием пуститься в новое путешествие, потому что каждый спектакль — это настоящее путешествие.
Готовящийся к релизу фильм «Папаша в бегах» – дебют в полном метре для молодой тюменской студии baza.media. Что тебя привлекло в этом проекте?
Именно этой уникальной командой людей, искренне заряженных невероятной энергией и огромным желанием сделать этот фильм, в первую очередь, и заинтересовал меня этот проект. И сценарием в слегка забытом жанре – с одной стороны комедия, а с другой – не совсем развлекательная история. И, конечно, персонажем – человеком, который никогда не был связан с отцовством, но в одну секунду вдруг с этим сталкивается. Ведь никогда не знаешь, что это такое и как к этому готовиться. Это на самом деле сложная тема, хотя жанр легкий и свежий.
Тема взросления и того, как оно наступает у человека, когда он думает, что уже взрослый, что многое умеет, что способен решать какие-то проблемы. Мужского взросления – как для ребёнка, так и для мужчины, который еще не повзрослел. Конечно, я вспоминал своего отца в те времена, когда сам был подростком, пытался осмыслить, все ли я понял от него, все ли он смог мне объяснить.
Твоим главным партнером на площадке стал Ярослав Могильников, которому в момент съемок было 14 лет. Вам сразу удалось найти с ним общий язык?
Съемки с подростком, когда у тебя все сцены с партнером, которому 14 лет, весьма любопытные условия игры. Было интересно отправиться в это путешествие. На Ярославе лежала большая ответственность, надо было очень быстро соображать, вникать, было очень много физически сложных сцен. Ярик – тонкий парень, но при этом выносливый и по-своему мудрый. Он – молодец, круто со всем справлялся, чем меня сильно удивлял. Вспоминая свои 13-14 лет, мне трудно представить себя в таком полнометражном фильме, когда на тебе все держится.
В твоей фильмографии есть небольшая роль во французском сериале «Бюро». Появились ли новые амбиции и цели после опыта работы в зарубежном проекте?
Конечно, такие амбиции есть, и вообще, работа с зарубежными актерами и публикой очень раскрывают тебя как актера. Даже из опыта гастролей с тем же «Гоголь-центром», ты понимаешь, что в разных странах на один и тот же спектакль зритель реагирует по-разному. Вот,например, в Сербии на «Мертвых душах» публика смеялась в тех местах, которые ты смешными никогда даже и не воспринимал. А в других странах, наоборот, может быть лютая тишина в месте, где обычно зритель дает бурную реакцию. И изучение вот этих реакций, которые возникают из-за разных культурных кодов, на самом деле, очень интересно, ведь это значит, что ты можешь привносить в свои роли что-то новое.
Помнишь, как ты познакомился с французским кино и почему оно тебя так зацепило?
Не знаю, как это произошло, просто люблю. Нравится вот эта томность, нуар, дожди, планы со спины, как кто-то курит сигарету. Эти долгие, но при этом такие легкие разговоры про смысл жизни — есть в этом некое позерство, но и вместе с этим особая эстетика какой-то молодости. Нет у меня объяснений, просто люблю.
Существует теория, что русские актеры более страстные и темпераментные. Согласен ли ты с ней?
В общих чертах — нет. У меня не так много опыта общения с иностранными актерами. Но когда я учился в Школе-Студии МХАТ, к нам приезжали каждые три месяца американцы, и они действительно были немного другие, легче что ли. И на третий месяц их жизни в России было видно, как они менялись. Но все эти отличия, мне кажется, существуют только на каких-то начальных этапах карьеры. На профессиональном уровне этого нет, потому что чем выше уровень актера, тем легче ему переключать этот тумблер разницы ментальностей. И когда у меня, например, были пробы с Вики Крипс («Призрачная нить»), я не почувствовал, что мы с ней были на разных эмоциональных уровнях.
Видишь ли ты себя в чем-то еще, кроме актерской профессии? Может быть, режиссура или музыка?
Сейчас я учусь на режиссера в Московской школе нового кино на втором курсе. И, конечно, с закрытием «Гоголь-центра» потребность в том, чтобы с кем-то обсуждать и придумывать что-то есть. Я думаю о том, чтобы поставить спектакль, но для этого нужны и время, и силы, и деньги. То есть, минимум на 3 месяца ты просто должен бросить все, и должен понимать, что ты не будешь зарабатывать в этот момент. Поэтому я пока еще учусь как совмещать и съемки, и режиссуру, и театр, и кино, и сейчас моя тактика в том, чтобы просто быть на легком старте, и быть готовым к тому моменту, когда эта возможность появится.
Каким этот год был для тебя?
В этом году у меня было очень много проектов, в которых я активно снимался. И главным навыком, конечно, стало умение совмещать творчество и производительность. Потому что я никогда не думал, что это требует столько сил: все эти перелеты, ранние подъемы, твоя физическая форма, и в целом организация дня. Слава богу, что я учился у Константина Аркадьевича Райкина, потому что он супердисциплинированный человек. И если раньше я не понимал зачем мне умение репетировать самые эмоциональные сцены в 10 утра, то сейчас я очень благодарен этому навыку дисциплины, потому что он меня очень спасал.