«Советские артисты пили насмерть»: Евгений Стычкин о любви к кинематографу и о службе в театре
После рекордного с точки зрения международных призов 2021 года наступил сложный 2022-й, и казалось, что наше кино ждет кризис, но именно в это время ты дебютировал как режиссер и один за другим выпустил одни из самых сильных наших сериалов: «Контакт», «Нулевой пациент», «Цикады»... Насколько сложно это было сделать в тех реалиях, в которых мы оказались?
Да, сначала вышел «Контакт», потом «Нулевой пациент», который взяли на Берлинский фестиваль и в Канны. И я уже, конечно, жил немножечко с ощущением, что все, можно теперь радостно почивать на лаврах. Но фигушки. Хотя было бы здорово, если бы это стало самой большой сложностью в тех реалиях, в которых мы оказывались.
А сам переход из кадра в кресло режиссера тебе дался легко?
Мне очень естественно дался этот переход. Хотя я не имею никакого режиссерского образования, но я влюблен в кинематограф с самого начала. Видимо, просто из-за того, что очень много работал и видел разных режиссеров, я постепенно стал им все больше советовать с разной степенью элегантности. Тогда мои друзья-продюсеры начали мне предлагать что-то снять самому, но я долгое время отказывался. Говорил, что пока не готов.
Самой настойчивой и самой хитрой из них оказалась Саша Ремизова, мой друг и прекрасный продюсер, шоураннер. Она прислала мне сценарий «Контакта». Я сказал: «Клевый». А она ответила: «Я хочу, чтобы ты это снял». Я говорю: «Подожди, стоп, надо перечитать».
И так как у меня были свободные пара месяцев осенью, я снял пилот, и дальше пошло-поехало. Я заново влюбился в профессию, заново влюбился в кинематограф. Захотел придумывать миры.
Хотя, честно говоря, это гораздо труднее, мучительнее. Ты не спишь ночами, на тебе дикая ответственность, потому что ты всем на площадке папа. Тут уже не скажешь, что плохо получилось, потому что режиссер виноват (смеется).
Волновался перед премьерой своего первого режиссерского проекта?
Конечно, волновался, но до нее проходят предпремьерные показы, и ты уже набираешь какой-то запас откликов от важных для тебя людей — это и продюсеры, и редакторы, и коллеги. Поэтому волнуешься уже меньше, по крайней мере в том случае, если эти отзывы симпатичные.
Что касается зрительской любви, которая, наверное, важнее всего, то это невозможно предугадать или рассчитать. Те, кто говорят, что знают, ошибаются, как те, кто считают, что знают, как выиграть в рулетку. Если бы знали, тогда каждый фильм был бы успешным.
А Стычкину-режиссеру просто работать со Стычкиным-актером?
Да, элементарно. Он пушка, бомба, петарда. Но тут есть два момента. Во-первых, у меня совершенно нет задачи обслужить амбиции артиста Стычкина, мне просто нужно, чтобы этот шпунтик в системе, этот кусочек мозаики дополнял общую картину и занимал то место, которое я ему отдаю.
Кстати, думаю, что теперь со мной и другим режиссерам будет легче. Если меня кто-то побаивается и считает, что я буду конопатить мозг, потому что и сам режиссер, то это абсолютно не так. Все свои режиссерские амбиции я прорабатываю в этом мучительном 60-, 80- или 90-дневном путешествии, которое называется съемкой.
Причем так сложилась моя жизнь, что эти четыре года, с тех пор как я снимаю сам, я практически не прерывался. Заканчивал «Контакт», и одновременно с этим мы уже работали над сценарием «Нулевого пациента». Заканчивал «Нулевой», работая над сценарием «Цикад», потом сразу сел за «Игры».
Ты сказал, что на площадке ты всем папа, но в случае с рядом твоих актеров ты папа практически в буквальном смысле, потому что в «Контакте» и в «Цикадах» играет много молодежи. Тебе просто с ними работать? Какие они вообще в работе?
Они крутые. У нас действительно очень много молодых крутых артистов. Личностей. Мне удалось их заинтересовать. Показать, что весь этот процесс — это огромный кайф. Если ты не получаешь от него удовольствия и просто приходишь как на работу, то это слишком тяжелый путь зарабатывания денег.
Есть работа, за которую и платят больше, и не надо так мучиться. Не надо так ломать себе здоровье, нервы, выворачивать душу наизнанку. Иру Паутову я снял уже в четырех своих режиссерских работах, и теперь, видимо, уже без нее вообще не очень понимаю, зачем снимать кино. То же самое с Павлом Майковым. Он настоял на том, что будет моим талисманом.
Хороший талисман.
Очень. Я, например, не собирался снимать его в «Цикадах», но он посмотрел «Нулевого пациента» и сказал, что хочет быть в каждом моем фильме: «Я бесплатно приеду в свой свободный день, сыграю что угодно. Любой эпизод». В итоге он совершенно прекрасно сыграл таксиста, гомерически смешно.
Ты работал не только с молодежью, но и с большими актерами прошлых поколений. Сильно они отличаются в своем подходе к профессии?
Я думаю, что сейчас так или иначе совершен некий полноценный круг. Я работал с Ромашиным, Ульяновым, Казаковым, и их отличали абсолютная влюбленность в профессию и привычка ставить ее во главу угла. Семья и деньги у них были на втором плане. У следующего поколения — моего — все сильно заточено под бизнес, появились другие отношения через агентов.
Ну а молодежь как будто совместила одно с другим. Они очень глубокие, но совсем по-другому подготовлены с точки зрения подхода и, кстати, с точки зрения отсутствия пьянства, потому что советские артисты пили насмерть.
И это считалось уважительной причиной. То есть если ты заболел, то должен встать, независимо от температуры, и идти работать, но если запил, то будут ждать. И это, конечно, для кинематографа сегодняшнего немыслимо.
Ты снимался и в 90-е, которые точно не были лучшим временем для кинематографа в нашей стране. У тебя тогда не было желания уйти из него и найти себе что-то, что приносит, как ты уже говорил, больше денег и требует меньше сил?
Нет, не было. Мама, когда я поступил в институт и сразу начал сниматься, говорила мне: «Вот какую хорошую ты себе профессию придумал, а так бы копал». Что бы я копал, не знаю. Но в этой шутке есть огромная доля правды: я ничего так сильно не полюбил в жизни и ничего другого не умею.
Когда в 90-х кинематограф был в определенной части тела истории, я ушел в театр. Пока учился, совершенно не собирался работать там, а тут влюбился в это искусство, и сейчас не представляю себе жизни без театра.
Правда, сейчас у меня остался только один моноспектакль «Кроткая» по Достоевскому, но я веду переговоры, чтобы еще что-то сыграть. Театр для артиста — это охрененный инструмент, восхитительный тренажер и просто огромное счастье.
А нет амбиций попробовать себя в роли театрального режиссера?
Когда-нибудь, может быть, но пока нет.
Расскажи про свой новый сериал «Игры»?
После «Нулевого пациента» мне предлагают много хорошей интересной режиссерской работы, поэтому я могу выбирать, что я сейчас больше хочу.
С «Играми» получилось так: Саша Ремизова придумала основу этой конструкции, дальше мы вместе в нее углубились, и получилось то, что вы скоро сможете увидеть.
В фильме много спорта?
Не очень. У нас сейчас выходит достаточно кино про спорт, и у меня не было задачи и желания соревноваться с этими прекрасными фильмами. В нашей истории спорт — не главное, главное — время. Оно, мне кажется, прямо дико интересным. Олимпиада — это ведь мероприятие, которое требует от страны огромных скачков во всем.
А наше время в будущем заинтересует режиссеров?
Я уверен, что в какой-то момент, когда все это будет проработано, осмыслено, то будет очень много кино про эту эпоху.
Мы говорили про молодых актеров, но у тебя на глазах растет и другая молодежь. У тебя шестеро детей. Как ты их воспитываешь?
Тут надо понимать, что я не то чтобы такой блистательный папа, который от колыбели до сегодняшнего дня не отходил от них ни на шаг.
Наверное, главное — собственный пример. Ты можешь убиться, упрашивая ребенка учиться, или заниматься спортом, или быть честным, но если ты сам так не поступаешь, то и он не будет. Причем чем больше он будет тебя любить, тем активнее будет копировать и обязательно превзойдет, потому что он круче.
Твоя любовь к кино ведь тоже началась с любви к нему твоего папы?
Моя любовь к кино началась с того, что в районе десятого класса у меня появился видеомагнитофон. Хотя до этого, конечно, был полный восторг от закрытых просмотров, куда меня проводил папа, который работал переводчиком-синхронистом. Там мы общались со всеми нашими режиссерами и артистами, потому что это было единственное место, где они могли посмотреть эти фильмы.
Я, как и ты, рано потерял отца и помню, как меня тогда это перепахало. Как ты проходил через это?
Это страшновато прозвучит, но я никогда бы не был тем, кем я являюсь, если бы этого не произошло. Пришлось сразу стать взрослым, взять на себя ответственность. Я тогда был уже дико самостоятельным, работал в театре, снимался на телевидении. Более того! У меня к этому моменту родилась Соня, хотя я и не был в браке.
Но раньше был совершеннейшим ребенком. У меня было знание, что если я совершаю ошибку, то могу прийти к папе, и если ошибка имеет какие-то последствия, с которыми я не могу справиться, с ними справится он. Его смерть меня полностью изменила. Через полтора года после того, как не стало отца, я был уже совершенно другим человеком.
Я был уже женат, у меня был на подходе Леша, сын. Ну и вообще, отношение к людям, к деньгам, к возможностям — всё было другое. Это такое, наверное, не очень приятное размышление, но думаю, что это так.
Да, мы развиваемся через кризисы...
Как иногда говорит моя мама: «Если вы будете очень аккуратны, то с вами ничего не произойдет. Вообще ничего».
А ты сталкивался с кризисом среднего возраста?
В районе 35 лет, проснувшись в какой-то момент ночью, я открыл для себя невероятное знание, что я не буду жить вечно. И что вообще 35 — это уже дофига, а дальше будет явно больше. Тогда меня это как-то очень напугало. Но коротко. Сейчас, когда я достиг какого-то просто непроизносимого для молодых людей возраста, могу открыть вам страшную тайну: ты не становишься ни умнее, ни хуже, ни лучше.
Мой крестный, Анатолий Владимирович Ромашин, говорил, что возраст человека — это не количество прожитых лет, а количество оставшихся мгновений, и что если жить всегда с ощущением того, что их мало, то те, которые тебе отпущены, ты сможешь максимальн-о наполнить чем-то для себя крайне важным.
Если говорить о том, что ты любишь, у тебя уже есть какие-то наметки того, что будет после «Игр»? Где мы тебя увидим еще?
Я сейчас снимался у Егора Кончаловского. Это фильм по прекрасной книге Водолазкина «Авиатор». Еще я обсуждаю с двумя большими мейджор-компаниями два фильма, которые хочу снять как режиссер. Я клялся себе, что следующее кино сниму с тремя артистами по какой-нибудь восхитительной пьесе с блистательной драматургией.
Неделю репетировали, быстро подготовились, за 24 съемочных дня сняли — я долго произносил эту мантру, но в итоге оба проекта, которые я обсуждаю сейчас, огромны и в смысле времени, и в смысле компьютерной графики, и в смысле бюджета — в смысле всего. Еще пока не решил, за какой именно из них возьмусь.
Фотограф: Сергей Аутраш; стилист: Владимир Макаров; продюсер: Ольга Сабельникова; визажист: Ольга Попова; ассистент фотографа: Александр Рыбаков