Как оградить ребенка от мата, и нужно ли это делать?
У моей троюродной племянницы, барышни очень серьезной, видного обозревателя культурных процессов, есть одна замечательная детская история. В пору, когда племяннице было около двух лет, ее куда-то повезли в коляске. Коляска была розовая, заграничная, с рюшами и затейливым цветочным орнаментом — в общем, чистая патока. И девочка в ней была под стать транспорту — вся в белом, и обликом и поведением — сущий ангел.
По дороге им встретились знакомые — кто-то из папиного начальства.
— Какая хорошая девочка! — восхитились они. — Ну, прелесть! Ну, чудо! Утю-тю-тю-тю, принцесса!
Родителям было приятно такое слышать.
— Тасенька, скажи тете «привет», — попросила мама.
— Ну, здравствуй, ангелочек! — тетя, крепкая дама из административных работников, нависла над девочкой, ожидая ответного приветствия. Ее со всех сторон обступила свита. Откуда-то сверху на племянницу с надеждой смотрели родители.
Тася была смышленая барышня, к двум годам знала много слов. И, наверное, ей не составляло труда сказать тете «привет». Но она только загадочно улыбалась.
— Ну же... — тихо произнесла мама.
В это время откуда-то из-под тети, административного работника, в коляску залетела большая черная муха.
— Кыш, б...ь! — звонко и отчетливо произнесла малютка.
Я эту историю вспомнил совсем недавно, обнаружив интересную закономерность: мелкий ребенок Чек сходу запоминает все ругательства, при том, что другие слова — даже несложные — повторяет без особой охоты. И «машина» говорить ленится, все «би-би» да «би-би».
Но стоило один раз сказать при нем «ж...па», и мы сразу получаем идеальное произношение. Очень этому радуются интеллигентные старушки из нашего дома. Сначала, правда, за сердце хватаются, а потом все же радуются.
Интересно, отчего так происходит? Не со старушками, конечно, а с памятью. Разгадка этого феномена, мне кажется, приведет нас к открытию новой методики развития речи. А в этом деле порой все средства хороши.
Пока мне известна лишь одна авторская методика с доказанной эффективностью. У коллеги, рыболова и грибника, дочь не желала разговаривать до четырех лет. Ее отвели к доктору, тот пожал плечами: все нормально, психологический зажим, когда-нибудь пройдет. И так и сяк девочку развлекали, пытаясь разжать злополучный зажим, но, увы, она хранила молчание даже после ящика эскимо. Мама испробовала массу рекомендованных приемов — она водила дочь на гипноз, к целителям, на концерт строевой песни, и все без толку. Как-то ей пришлось уехать на неделю в командировку, и девочка осталась с папой. Коллега мой — человек увлекающийся, вырвать его из исследовательского процесса очень нелегко. С утра в субботу он накормил дочь кашей, велел ей идти играть, а сам сел за компьютер почитать про разные наживки. Очнулся от жалобного писка:
— Пить! Папа, пить! Пить! — без перерыва повторяла бывшая молчунья.
Только тут заботливый отец обнаружил, что уже вечер, а попоить девочку следовало после завтрака. Но ведь какова природа: жажда, как обычная, так и знаний, победила психологический зажим. К приезду мамы дочь болтала, как Андрей Малахов на пике формы.
Это ведь только не обремененным потомством юнцам кажется, что ребенок говорит «мама», когда нужно — и дальше называет по списку родственников в порядке величины наследства и перечисляет команды из серии «А» чемпионата Италии по футболу.
Нет, скажу я вам, в реальности освоение речи сопряжено с разными неожиданностями.
Брат моего приятеля сказал первое слово только в пять лет! И это было не «мама», а «селедка». Чем его так потрясла копченая рыба на прилавке? Почему он так долго держался? Никто не знает.
Маленький мальчик по имени Эрнесто, с которым я был шапочно знаком, с двух до трех лет разговаривал исключительно на своем собственном языке. Родители научились его понимать — это были совершенно не те слова, которыми говорили все вокруг. В три года Эрнесто перешел на русский и начисто забыл свой вымышленный диалект. Что это было? Нет ответа.
Одна пара взяла девочку из детдома, которая плохо говорила, потому что плохо слышала. Наследственность, то-се — объяснили в учреждении. Родители отвезли ее в хорошую клинку — оказалось, у девочки в ушах плотные серные пробки. Пробки вымыли, со слухом и речью скоро стало все хорошо. Представляете, ей за семь лет ни разу не чистили уши!
Впрочем, вернемся к нему, в смысле, к полному. Все-таки в чем же секрет ругательств, что они так и липнут к всякому, особенно детскому языку? Я ведь и сам в возрасте 4-3 лет превосходно матерился. Послушать меня приходил даже председатель колхоза. Городские родители бы со стыда сгорели, но сельская действительность располагает к спокойному восприятию текущих процессов. И правда, ничего опасного не произошло — к школе я позабыл большинство бранных слов и в целом был способен изъясняться более-менее культурно.
Так что, может, стоит ради развития речи стимулировать этот процесс — почаще выводить детей на стройку (там чужеземная тарабарщина все также перемежается родной матерщиной ), включать мультфильмы в переводе Гоблина, да и вообще вести себя с ними как можно более естественно?
Все равно же когда-нибудь узнают эти слова и освоят.
А там, глядишь, и не понадобится голодом морить.
Комментарий психолога высшей категории Ирины Михиной
Слова ненормативной лексики всегда произносятся очень эмоционально, поэтому ребенок акцентирует на них внимание. К тому же, одно и то же слово в разных случаях имеет абсолютно непохожие значения. Не надо трудиться, развивать словарный запас. Десятком слов можно объяснить все свои эмоциональные состояния. Смачно сказанное нецензурное словцо обычно, кроме эмоционального окраса, сопровождается соответствующей мимикой и жестами. Поэтому смысл сказанного в каждом конкретном контексте понятен и младенцу. Вот он и запоминает матерные слова как наиболее яркие и эмоциональные, без опоры на обозначение конкретного предмета, а применимо к той или иной ситуации. И произносит так же смачно и эмоционально.
А если вы еще и обратите внимание на то, что ваше чадо сказало, и хоть как-то отреагируете, то матерное слово надежно закрепится в словарном запасе малыша. И объяснить ребенку, что так говорить плохо, не получится.