Как в кризис стать крепче: отвечает профессор психологии Андрей Россохин
В нашей стране принято воспитывать в мужчинах в первую очередь силу и жесткость («не плачь, ты же мальчик», «терпи, казак, атаманом будешь» и так далее). Не становится ли эта надежда на силу в итоге нашей слабостью?
В патриархальных обществах существует культ мужчины как силы. Согласно этому стереотипу, любое проявление слабости делает вас уязвимым и чуть ли ни никчемным. Действительно, сила помогает подняться до высоких ступеней в карьере и обществе, но у нее есть свои ограничения. Это говорит психоанализ, это говорит психология в целом. Мы можем оседлать силу и на ней доскакать до какого-то уровня собственного развития, но дальше упираемся в потолок — начнутся сбои, выгорание и невозможность сделать еще один шаг вперед. Стереотипный сильный лидер исходит из того, что он ни в ком не нуждается, из-за чего ему сложно работать с командой. Он не способен полноценно делегировать, потому что тогда он начинает зависеть от других, чего позволить себе не может. Он все контролирует сам, всю ответственность берет на себя. Но как только такой лидер доходит до того уровня, где без серьезной командной работы развиваться дальше невозможно, он начинает сбоить. И вот в какой-то точке он начинает выгорать, при этом считает абсолютно невозможным работать с психологом или с executive-коучем. Для него это демонстрация слабости — абсолютно неприемлемый вариант. Его позиция в том, что только слабаки нуждаются в помощи, а ему — сильному — не нужен никто, он сам решит свои проблемы. Такая точка зрения встречается и у мужчин, и у женщин.
Кстати, в нашей стране многие мужчины росли в неполных семьях, то есть они воспитаны фактически женщинами. Может быть, как раз женщины воспитывали их согласно своим стереотипам, каким должен быть мужчина?
Что лучше: неполная семья или полная, но в которой отец какой-нибудь садист или, наоборот, размазня? Такой пример для мальчика может быть еще более деструктивным. Каждая ситуация индивидуальна. В неполной семье все зависит от того, что мать инвестирует в сына. Она может воспитывать его как солдата, играя в большей мере отцовскую роль, или, наоборот, отрицая отцовское, растит мальчика, как маменькиного сынка. Я, например, был маменькиным сынком, и мне понадобилось много работы над собой, чтобы сформировать в себе необходимую мне мужскую силу. Каждому нужно работать над своей менее развитой составляющей, чтобы быть более целостным, чтобы условные мужское и женское внутри нас были не в антагонистических отношениях.
О минусах слишком сильных лидеров вы рассказали, а какие проблемы у более мягких руководителей?
Слишком мягкий лидер в какой-то момент тоже упрется в потолок. Ему сложнее взять ситуацию в свои руки, принять трудное решение и стать этаким пробивающим трудности танком. Смысл современного лидерства заключается в том, чтобы человек был способен, сохраняя свою идентичность в психологическом плане, открывать и реализовывать обе части своей души — мужскую и женскую, жесткую и мягкую силу. Это очень важно. Целостный лидер должен быть способен осознавать ситуацию и понимать, в какой точке нужно слушать других и зависеть от них, а в какой необходимо проявлять категорическую силу. Одна ситуация требует одного баланса этих внутренних сил, другая — другого. Это очень важная психологическая игра, позволяющая достичь значительно больших результатов, чем когда мы ставим только на одну освоенную — но и уже заезженную — нами силу.
Слабости лидера и человека вообще чаще всего проявляются в каких-то сложных, конфликтных ситуациях?
Суть нашей жизни — конфликт. Неизбежный конфликт. Любое развитие человека, личности, карьеры, бизнеса — любое развитие вообще так или иначе лежит через конфликтные ситуации. Без их преодоления ничего не будет. Оптимальное развитие заключается как раз в принятии того факта, что есть конфликты и что это здорово, а также в понимании того, что через них мы и движемся вперед. Если у вас есть ощущение, что вы живете и развиваетесь без конфликтов — вы не развиваетесь. Можно, конечно, по протекции пройти до какой-то точки пути или жить какое-то время под колпаком в некоем раю, но рано или поздно вы все равно встретитесь с конфликтом, и тогда вас накроет так, что мало не покажется. Если вы не наработали навыков решения проблем, выбраться из этой драмы будет сложно. Просто не хватит ресурсов.
Внешние кризисы как-то обостряют кризисы внутри нас?
Каждый вызов (та же пандемия, например) обостряет внутренние конфликты. Наружу выносятся непроработанные вопросы, все начинает взрываться. Это может быть очень тяжело, но может и помочь, если человек пользуется внешним кризисом, чтобы лучше переосмыслить свой внутренний конфликт, проработать его и двигаться дальше. Способность изменяться — это та самая мягкая сила. Если же вы все ставки в жизни делаете на жесткую силу, то, когда она перестает работать, вам кажется, что вы мало стараетесь и надо добавить еще силы. Человек подавляет все эмоции, ничего не показывает окружающим и в итоге взрывается изнутри. Это классическое выгорание, профессиональное и личностное. Проблема еще и в том, что обычно такие люди не способны получать удовольствие от жизни. Для них единственное удовольствие — быть железобетонным, но этого мало: человеку крайне важно получать удовольствие от любых мелочей.
Жесткого человека этому сложно научить. Он не захочет слушать
Наивный executive-коуч может начать транслировать ему, что нужно стать слушающим, внимательным, делегирующим. Это очень здорово, но жесткий лидер, который все свои успехи получил с помощью силы, услышит, что ему предлагают отказаться от нее ради чего-то непонятного, бесформенного, того, чего он всегда боялся. Естественно, он будет всеми силами сопротивляться. Смысл не в этом. Смысл не в отказе от собственной наработанной силы, а в способности добавить к ней гибкость. Небоскреб, который стоит железобетонно твердо, выдержит только слабые землетрясения, но при сильных толчках начнет разваливаться. Небоскреб, в конструкции которого заложена возможность быть более подвижным, выстоит. Способность такого гибкого, осознанного понимания ситуации и адекватного реагирования и развивается в работе с психоаналитическими executive-коучами.
Этот коучинг должен осуществляться на протяжении всей жизни?
Нет, это всегда конечный процесс. Даже в случае психотерапии, в случае психоанализа речь о всей жизни не идет. Продолжительность executive-коучинга зависит от задач и потребностей. Если запрос локальный с конкретной текущей ситуацией — заключением контракта, переходом на другую должность, с адаптацией на этой должности, — он может быть краткосрочным. Если же речь о более смысловом запросе, на развитие в себе новой силы, например, новых внутренних компетенций, это может быть более долгосрочно. Но задача хорошего executive-коуча — не просто решить один вопрос, а помочь человеку сформировать внутри себя собственное коучинговое «я», которое будет способно продолжать эту работу. То есть когда возникнет следующая проблема, это коучинговое «я» поможет решить ее уже без необходимости вновь обращаться к коучу. То есть лидер принимает свою зависимость от коуча для того, чтобы через работу с ним стать более независимым от него.
Мы видим сейчас примеры кумиров из мира спорта и из мира культуры, которые не стесняются показывать свою слабость. Наверное, самый известный такой пример — Месси, который плакал, уходя из «Барселоны». Когда люди, состоявшиеся на таком уровне, демонстрируют слабость, это помогает другим мужчинам примириться с ней внутри себя
Эти примеры крайне важны. Потому что, когда человек заведомо сильный в личностном и карьерном плане показывает себя абсолютно живым, способным чувствовать, быть слабым и уязвимым, это дорогого стоит. Способность не красоваться — очень серьезный уровень развития человека. Способность быть, а не казаться. Такой человек не озабочен поддержанием своего фальшивого имиджа. Он снимает маску, которую на него надевает общество, и поэтому развивается. Есть такой классический пример: если боксер говорит, что он не боится выходить против соперника, значит, скоро наступит тот момент, когда он ляжет — его победят, и он проиграет. Это еще одна западня стереотипа о силе. Если вы не боитесь, значит, вы исходите из того, что вы всемогущий. Если я сильный, то у меня нет тревоги, я не переживаю, но если я покажу свою слабину, я проиграю. В итоге вместо того, чтобы чувствовать соперника и предвосхищать его удары, такой боксер занят поддержанием имиджа своего всемогущества. Он теряет связь с реальностью.
Они, как Месси, способны быть живыми. Конечно, речь не о том, чтобы выходить с дрожащими руками. Это тот уровень страха, который не парализует, а делает человека гибким, чувствительным. Если вы чувствуете соперника, вы способны правильно взаимодействовать с ним и в итоге победить.
Такие навыки нарабатываются в том числе и с опытом. Можно ли сказать, что мы в России, пройдя через такое количество кризисов, научились легче противостоять им?
Любой кризис в стране и мире — это еще и экзистенциальный кризис. Он заставляет нас переосмысливать то, зачем мы живем, задавать вопросы и находить ответы на них. То есть искать новые смыслы. Жизнь, сталкивая нас с какими-то ситуациями, вынуждает или просто адаптироваться, или, адаптируясь, находить новые возможности. В идеале нужно двигаться по второму пути. Это точно свойственно гибким развивающимся лидерам. Те лидеры, которые пытаются только выживать, перестают быть лидерами.
Если кризис сложный и вызывает постоянную тревогу, как быть?
Любой кризис — это водоворот тревоги. Я спрашиваю на лекции у студентов: «Если вы попадаете в водоворот, что надо делать?» Они дают совершенно разные ответы. Например, «быстрее грести», «стараться выплыть вбок», «попытаться выплыть куда-то еще». Проблема в том, что чем сильнее гребешь, тем больше тратишь сил, тем быстрее устаешь и тем сложнее вырваться. Единственный парадоксальный способ спастись — нырнуть вглубь, уйти вбок и вынырнуть. Водоворот — он так или иначе на поверхности, и нужно просто пройти всю поверхностную турбулентность и дойти до тех уровней, где ее уже нет, где есть спокойная вода.
Внешняя турбулентность — это то, что вызвано этим сиюминутным кризисом в семье, на работе, в мире. Это может быть долгая турбулентность, но она в любом случае захватывает какой-то поверхностный план вашей личности. И в этот момент мы теряем осознание того, что в глубине у нас все спокойно. Мы просто теряем это знание, словно весь наш внутренний мир превращается в этот поверхностный слой бурной воды, который вибрирует в турбулентности. Мы теряем знание того, что какой бы шторм ни был в море, в морских глубинах всегда спокойно, и эта глубина есть у каждого человека. Этот контакт с внутренним, спокойным своим «я», своими фантазиями, желаниями, мечтами о будущем, целями, воспоминаниями, с какими-то удовольствиями и так далее — это способность заботиться о себе. Быть в контакте с глубинами души и знать, что вся эта турбулентность неизбежна, но она все равно не все ваше «я», не вся ваша жизнь. Это только некоторая поверхность. И в любом случае турбулентность закончится, и вы выйдете либо более сильным, либо в состоянии изможденной щепки, которая еле-еле продержалась в этом водовороте и чудом не утонула.
Самое страшное во время любого кризиса, любого конфликта — выживать. Это самая деструктивная стратегия. Главное в кризисе — не выживать, а жить и развиваться, зная, что все это закончится, и вы выйдете только сильнее. Это касается и личности, и профессии, и организации — всего.
Те боксеры, которые говорят, что испытывают страх, выходя на ринг, — они себя слышат, разрешают себе бояться, и этот не доминирующий страх помогает им очень тонко ощущать соперника и заранее реагировать на его удары.